Славянские сказы и сказки знакомили с мифологией, а значит и c устройством мира, с основными законами жизни, с предназначением разных живых существ и человека, с особенностями развития отношений внутри семьи.

У наших предков сказы и сказки становились опорой в развитии. И стар, и млад искали и находили в них ответы на многие вопросы, которые задавала жизнь.

Пусть и вам эти волшебные сказы откроют мудрость и заветы наших предков.

Если и ты хочешь познать мудрость и смысл всем известных русских сказок, передать ее своим детям, рекомендуем пройти семинар «Тайный шифр русских сказок»👇

Сказ о беспутном молодце

Я расскажу сказ, который можно назвать былью или былиной. Он случился не так давно. Он имеет под собой историческую подоплеку, но между тем он очень поучительный.

Давным-давно, когда Русь еще была деревянной и называлась многими далекими купцами Стоградной, ибо на каждом отроге водном стояло не менее чем по 100 сел, по большому граду, стоял город.

И был он ни большим ни малым, ни скромным ни богатым. И водилось в нем множество всякого сословного люда.

Были и аратаи, что землю дружно пахали, были и радари, что умели ковать, аль шить, аль лудить и всяким своим изделием радость приносить.

Были там и купцы, что умели материальное и духовное соединять, что умели всяк прибыток добывать.

Были там и витязи, те, кто землю охраняли, те, кто на подвиг других воев пробуждали.

Были там и ведуны, те, кто ведали, как по земле Боги приходили, как они землю народили, те, кто сказы читали, те, кто мир созидали.

Всякого люда там жило много.

***

И жил в этом городе один мужчина, который и вроде бы уже в лета вошел, и рубеж вежи Творца прошел, т.е. было ему больше 21 года.

И вроде бы в этом возрасте уже и определиться пора, и красную шапку ярого парня на шапку боярую сменить. Уже делом каким-то заниматься, а все вот ему что-то хотелось.

Во всем он хорош был: и землю хорошо пахал, и радарем хорошим слыл, и кузнечное, и ремесленное, и шорное дело знал. Иной раз и с купеческими караванами далеко ходил, и витязь не последний был. Умел он и граять-гадать, и жребий всякий, руны метать.

Но ни одно из дел, которым он занимался, не мог назвать он любимым. То тем позанимается, то с той артелью пойдет, то с тем караваном в какой-либо дальний град сходит, а то и за тридевять морей ходил, дома подолгу не бывал. Ни к чему сердце не прикипело, ни с одной артелью не остался, ни в одной себе вех-зарубок не ставил, чтобы достичь состояния высшего мастерства. Так – здесь чуток, там чуток, везде по вершкам, все о чем-то он мечтал, все думал и искал.

Было у него ощущение, и о нем он спрашивал многих ведунов, но те не давали ему тот ответ, чтобы устроил его. Мнилось ему, что особый путь у него, особая стезя, отличная ото всех.

Искал он, кто же ему даст указания, кто направит его, по какому пути идти, чтобы именно свой путь пройти? Чтобы тем отличным стать, что в мечте ему казалося. За этим вопросом он уж и к гадателям ходил, и к ведунам, что в воду смотрят. И к тем, кто по знакам огня читают предсказания.

Смотрел он и на облака, спрашивал и у духа растенья, спрашивал и у алатырников – тех, кто умеют по камням расклады делать. Но всё ему отвечали не так, да не эдак, как ему казалось.

И потому в народе уж и стали его Запáком звать, ибо уже возраст считался почетным, к следующему рубежу приближался. А все ни семьи не завел, ни артель свою не обрел, ни одну землю особо не полюбил, на себя ответственность не взял именно эту землю оберегать. Все лучшего чего-то искал, все не сиделось ему на одном месте.

Мать уж все глаза исплакала. И сколько ему девок красных советовала и сватов засылала, да все не соглашался сын беспутный, ни жениться, ни с делом обрестись.

Во многие артели его звали, многие купцы рады были бы, чтобы он с ними в караваны ходил да в долю входил. И веселым был, и на дуде играл, и знаки ветра и воды понимал, но не сиделось ему.

***

И вот стал беспутный как-то в дорогу вновь собираться. Мать уж и руками всплеснула – да сколько можно, устала она. Хотелось бы, чтобы сын как любой достойный мужчина выбрал себе деву по сердцу, выбрал землю, взял за нее ответственность, назвал Ура своим, тем, что к сердцу близко. Да стал на Ура землю познавать, знакомиться с растениями, с древами, которые там жили и росли, со зверями. Защищать их, оберегать, знаки их учиться понимать… Детей бы народил, внуков ей….

Но сын уговоры те слушал, а между тем котомку-то все складывал, вновь его в путь-дорогу потянуло.

Мать уже хотела и денег ему не дать, так свои есть. Хотела ему уже и рубашки-то не собирать узорчатые, так он в одном рубище готов по миру идти, род да семью позорить, заплатами светить. Хотела ему ни нагайку не давать, ни саблю вострую – так он готов с одним ножом идти, авось как-нибудь да отобьётся.

Все у него в голове авось да небось. А как говорит русская поговорка: «С авось да небось лучше дело брось, путного все равно не выйдет».

Всплеснула матушка его руками, погоревала, попереживала, сердце потомилось. Да куда, ведь сын-то единственный, жалко ей его было. Поэтому собрала как жениха на праздник (да и привык сын к такому обхождению) и отправила, благословила в путь дорогу.

А тот даже с матерью толком не простился, ни когда быть не сказал, ни за себя старшого никого не оставил, ни с соседями не договорился, чтоб матери помогали. Все ему не до этого, все ему о своем великом пути мстилось да чудилось.

«Вот-вот, наверное, точно в этот раз встречу я кого-то, – думал он – кто мне подскажет, как мне по своему особому пути идти, как свою особенную любовь найти, как на особый путь стать, как в ровню с Богами стать».

Вот что мстилось ему, беспутному.

***

Поспешил он в стольный град, что недалеко от их городочка-крепости находился. В это время был там базарный день.

Съезжались туда купцы со многих сел, со многих поселений. Улицы людьми бурлили, по улицам все нарядные ходили, лавки от яств ломились.

Тут тебе и яхонты, и изумруды, и пряники, и меды ставленые, и заморские ягоды, и фрукты различные, и ткани узорчатые. И камча-бархат, и сапоги сафьяновые – много всякой красоты, глаза в разные стороны разбегаются.

А девки-то, девки, все нарядные, в сарафанах вышитых, в накосниках золоченных.

Показалось беспутному, что здесь даже и девки краше, чем в его селе. Все ему ярким, нарядным казалось, вечно в его беспутной душе праздника хотелось, да не хваталось. И вертел он голову в разные стороны, и смотрел-смотрел, и сам не заметил, как на пристань попал.

А там какие-то корабли причаливают, из черного дерева сложенные, с золотыми парусами, вышитыми затейливыми узорами витиеватыми, явно из заморских стран. И показались ему на этом фоне наши лодья и убогонькими, и серенькими, и какими-то скромненькими.

И подошел он к одному такому заморскому кораблю, смотрит, а купец-то там необычный. В полосатый халат одетый, тюрбаном зеленым чело перевито, а в челе огромный камень изумруд блистает.

Купец большой, староватый, руки заложил за спину, по кораблю ходит, командует, людьми управляет. А люди-то у него все на кораблях не то что на лодьях: одни богато одеты, а другие совсем нищеброды. И вроде как нищеброды низко купцу кланяются, покорность выражают.

Подивился беспутный, никогда на русских лодьях он не видел, чтоб один человек перед другим унижался.

Но что-то в его сердце взыграло, захотелось ему, и вмиг представил – он, как тот купец, что будет на своем корабле стоять, будут его соратники низко ему в ножки кланяться, его особым гостем величать, особое ему место на причале предлагать…

***

Мысль завихрилась в голове, любо беспутному это, стоит перед кораблем…

И мешать уж стал, на него и шикнуть были бы готовы, да заморский купец, платья русского не разумел, смотрит – детина здоровенная стоит. Одет ярко, кафтан красный на нем, рубаха зеленая, шелковая, поясом узорчатым подпоясан: богато на Руси одевалися, ибо каждая женщина стремилась и себя, и мужчин своих торовато одеть, свое умение показать да и оберег из одежды истинный сотворить.

Подумал заморский купец, что, наверное, непростой перед ним гость.

Подошел заморский купец, голову к беспутному слегка наклонил и начал что-то на своем языке говорить.

А беспутный-то не понимает, ведь в мечтаниях да гуляниях ни одного языка он так и не выучил. Так, с пятого на десятое, во всех по 2-3 слова знал, но ни один до конца не познал, как и в умениях.

Много всего он умел, мог в каком-то умении лучшим показаться, да долго одно дело делать не научился.

Поэтому там, где быстро, с наскоку не получалось что-то сотворить, то там и вовсе не пытался. На это дело терпение да старание нужно, а у него-то их и не было.

Не понимает он купца. И купец понял, что его чудный житель земли данной не понимает. Позвал-поманил пальцем с камнем большим кого-то с корабля.

Сбежал оттуда человек, как нищеброд одетый. Драные на нем лохмотья, дырки на коленках зияют, вся сила у него сквозь те дырки в Навь утекает. Ибо каждый раньше на Руси знал, что Дый Ра – место, где Ра солнце к Дыю (Вию) уходит, в морок попадает, человека от жизни отделяет.

Поклонился тот человек купцу низко в ноги, как только лишь Богам да ведунам в ноги кланяться можно.

Стоит беспутный, завидует: «Вот бы и мне так в ножки сородичи мои по селению кланялись, вот бы матушка мной гордилась!»

Не думал он, не гадал, что мать не поклонами да челобитными сына аль дочери гордится, а тем, как те с делами да сородичами поступают, тем, кого они к сердцу привечают. Кто при небольшом уме да отсутствии опыта, ему и знать это неоткуда.

Толмач переводит купцову речь, приглашает беспутного на корабль сесть да в дальние страны отправиться. Подумал купец, что беспутный – тороватый гость аль важный какой здесь чин, может, боярского, может, княжеского рода.

А беспутный не стал его в том разубеждать, потому что лестно ему сразу из обычного человека, беспутного, еще в пути не определившегося, знатной особой стать. Хочется ему почувствовать, что такое власть иметь, что такое, как боярину, хвалу получать, что такое, как стольному купцу, подарки принимать.

Взошел беспутный на корабль заморского купца да в дальнее плаванье отправился.

***

Долго ли, коротко, по не одному морю шли. А «заморского купца» беспутного на корабле чествуют, ему и еду подносят, как купцу-хозяину, и угощения ему подают, сладости всякие заморские, и вина зеленого наливают, и музыка для него играет, и подушки ему слуги под спину подкладывают.

Стал он уже и по-заморски, как купец, сидеть, в разные стороны развалясь, ни на кого не оглядываясь, куда локти, куда ноги ставит. Стал он широко сидеть, в разные стороны конечности раскидывая. Ибо зачем на кого-то оглядываться, зачем Домового рядом с собой сажать, когда можно себя хозяином чувствовать.

И к концу плавания, которое длилось несколько месяцев, пристали они на чудную землю.

В той чудной земле и леса-то другие, и зерно-то там другое из земли растет, и цветы чудные, и животные совсем уж дивные.

Птицы внешне красивые, а с голосом крикливым и с большим хвостом. Птицы яркие, а сами меж собой драчливые, что петухи на возгоне.

Увидел он и оленей безрогих, не горделиво ступающих, а робких, убегающих. Увидел он и кошек больших, тех, которые как домашние могут мурлыкать, а могут и большого оленя завалить и яростно рычать.

Шел он по этой земле, удивлялся, и пришли они в большой город белокаменный. Высокие там стены, купола там золоченые.

Но не слышно нигде колокольного звона, а только люди ругаются, толкаются. На базаре там не как на Руси, не лавка к лавке дружно стоят, а каждый стремится первым место занять, лучшее себе урвать.

Захотел беспутный напиться воды из источника, а с него там мзду вздымают. Захотел присесть, а его там толкают, каждый стремится на лучшее место сесть, каждый стремится свое урвать.

Подивился беспутный, обидно ему стало, почему его все здесь не привечают? А ведь его здесь никто не знает, да и повадки у людей здесь другие.

Захотелось ему ягоду аль травинку сорвать, так нет под ногами ни пылинки, ни травинки. Цветочки лишь за городом, а город весь камнем усыпанный, дорожки мощеные – красиво, но воздух там словно не движется. Ни огонька живого нигде не играет.

Шел он шел, долго, в поисках тенистого какого-либо сада али хотя бы кусточка.

***

И вот вдруг неожиданно из-за поворота открылся беспутному большой сад. Там уж и фонтаны дивные журчат на разные голоса да вода в них разного цвета.

Пошел он по тому чудному саду, шел-шел и к беседке золоченой пришел.

Сидит в той золоченой беседке красивая девица, брови у нее черные как смоль, глаза черные как ночь, коса длинная до пят струится. Но вот диво одета она, живот ее открыт, шея ее, грудь никакой тряпицей толком не прикрыты. Шаровары на ней заморские в облипочку, ни сарафана тебе, ни юбки, ни понёвы. Рубашка коротенькая, даже пуп не прикрывает.

Засмущался было беспутный от такой открытости женской. Да тоже вспомнилось ему, как смотришь на русскую девку, как к себе она не подпускает, как в хороводе лишь за платочек взять можно, как не каждую-то и за руку возьмешь.

А тут сидит девица, не смущается, рядом с собой присесть приглашает, все открыто, все без обиняков, без каких экивоков.

Ни сватов тебе для того, чтобы рядом с девой присесть, ни смотрин каких-либо самого него, ни вопросов не задает. Ему в чашу наливает, его фруктами угощает – все для него.

Дивно ему да лепо, нравится ему такое обхождение. Ведь за русской девкой наоборот – это ей надо подарки носить, это ее надо орешками угощать, для нее пряники доставать-покупать.

Ведь чтоб русскую красу заслужить, надо мужчине много сил вложить. Тут же дева вся вкладывается в него, все ему даром достается.

Не день, не два – многие недели провел он так с девой, все было для него. И музыка играла, и дева яства-кушанья любые предлагала.

***

Но через неделю вспомнилось ему, почему он в дальнюю страну так хотел.

Попытался он с девой объясниться. А та, оказалось, язык его понимает, многие-то дева языки знает. И спрашивает он ее:

– Скажи дева-краса, не знаешь ли ты здесь какого граятеля, гадателя или волхва ведающего, кто бы мог бы мне подсказать да о моем особом пути рассказать?

Она говорит:

– Зачем тебе, прекрасный юноша, гадатели, это развлечения для женщин, зачем тебе вещуны, колдуны, это лишь для верующих? Зачем тебе знания Богов знать? Это для монахов, живи себе в свое удовольствие, ешь, пей, сколько хочешь. Зачем тебе такие сложные вопросы, на них ответ искать? Вот, я тебе все предлагаю, женись на мне, стань принцем да будет довольство и сытость.

Но здесь, видимо, что-то у беспутного в душе шевельнулось аль тоска по родине проснулась.

– Нет, – отвечает девице беспутный – хочу я все-таки сходить. Подскажи мне мудреца какого-то здесь местного.

Видит дева заморская – непреклонен юноша.

– Ну что ж, скажу я тебе, как к мудрецу пройти. Но дорога к нему трудная, может быть, не пойдешь? Ибо придется тебе через три пропасти пройти. В одной пропасти воды сначала по колено, а потом до шеи, а потом выше маковки. Вторая пропасть огнем наполнена. Третья пропасть – в ней живут чудовищные змеи, скорпионы большие, сложно туда спуститься, все они ядовитые. Ну а коль три пропасти пройдешь, то будет дальше там чудо изголовое-безголовое да с тридцатью тремя пастями. Оно поперек дороги лежит, когда у него один глаз спит, то второй глаз не спит. Когда второй спит, то третий присматривает. А коль третий заснул, первый уж просыпается. Трудна дорога к мудрецу, может быть, не пойдешь?

– Должен я пойти – решает беспутный.

– Ну что ж, иди, только знай, я тебя ждать не буду, если не вернешься за три дня, за другого замуж пойду.

Поднялись брови у беспутного. Ведь на Руси как? Коли дева с молодцем гуляла, коль они друг другу обещалися, коль сватов друг другу засылали, ждала девица, сколько требуется и до свадьбы, и с войны иль с похода дальнего. Ждала, верность хранила, косу растила, милому рубашки вышивала, свои печали на платочек выплакивала да платочки те по реке отпускала.

А здесь, смотри ж, все по-другому. Нет тебе ни ценности, а коли есть она, то кратковременна.

***

Ну что ж? Подивился беспутный да пошел, уж больно ему хотелось узнать, в чем его особый путь состоит на земле этой.

Подошел беспутный к первой пропасти, а там вода студёная, холодная, вся черным-черна. Ступил он в эту воду по колено, и поднялась в нем такая грусть-тоска по дому родимому, по матушке.

Вспомнил он – уж пара лет прошло, жива ли она, всколыхнулось сердце его. Вспомнил он о березках белых, о шелковой травушке под ногами, вспомнил о верном коне, с которым даже не попрощался.

Вспомнил о верном псе, с которым даже косточкой, уходя в дальнюю дорогу, не поделился. Закручинилось…

Вступил в черную воду по сердце, и еще больше печаль-тоска взяла его.

Вспомнил он глаза девушек русских, робких, что стыдливо их долу опускают. Вспомнил он ласковые речи жен к своим мужьям у соседей. Вспомнился ему веселый смех ребятишек, и совсем грустно-печально стало.

Ступил он глубже в воду, к горлу вода уж подкатилася, и стало ему совсем тяжело на душе, стало ему грустно.

Вспомнил он те годы и артели, в которых был и от которых уходил. Вспомнил он, что каждая артель своим красна была, что в каждой своя правда была, что можно было в каждой остаться и жизнью, трудом наслаждаться. Вспомнил он каждый город, в который входил, и понял, что каждый из них красен по-своему, что в каждом селе своя прелесть.

Понял беспутный, что на каждой земле своя лепость, что на каждой земле свои травки-муравки растут и людям подсказывают, что в себе изменять, что на земле создавать.

***

Тяжело беспутному было, но прошел он первую пропасть, пошел дальше. Вот вторая пропасть, а в ней огонь яркий пылает, страшно туда беспутному ступать.

Подошел к огню – волосы трещат, брови сворачиваются, опаляются, кожа огнем горит, такой костер, а как перейти? Ни дерева сверху пропасти перекинуть, ни воды-ручейка, чтобы его канавкой в огонь пустить – ничего нет.

Смотрит – только кляча старая стоит, на самом краю пропасти огненной. Думает, ну что ж с этой клячей, никуда на ней не переедешь, да жалко. Ей же, наверное, жарко на привязи стоять здесь, вон вся иссохлась, кожа потрескалась.

Подошел он к кляче, погладил ее по шее, постарался цепи ее разорвать. И так и сяк – тяжело.

Уже хотел было уйти, бросить, да так она ему в глаза жалобно взглянула, что пожалел он. Достал краюшку хлеба, что у него была, еще матушкой припасена, очерствела та краюшка, да силу родной земли она помнила, дал он ее кляче.

Скушала ее, схрумкала старушка, гривой тряхнула и надо же – преобразилась! Предстал перед ним крылатый конь с золотой гривой до земли, по белой шерстинке жемчуга перекатываются.

И говорит конь человеческим голосом:

– Садись на меня, добрый молодец, перевезу я тебя за твою доброту через огненную пропасть!

Сел беспутный, конь только крыльями двенадцатью взмахнул и вмиг на другом краю они очутилися.

Смотрит он – третья пропасть, а в ней гады ползают, скорпионы клещами стрекочут, хвостами яды брызжут, с зубов змеиный яд капает – как перейти?

Конь-то, хоть и крылами ошарахается, какие-то змеи чудные высоко выпрыгивают из пропасти, того и гляди их достанут али ядом обрыжжут. Как перейти сию пропасть – не знает беспутный.

И тут что-то шевельнулось на груди его, достал, смотрит, а за пазухой-то мамин платок припасен, что дала на удачу. Да как выскользнул платок из его рук и превратился в дорожку узорчатую, и легла она точнехонько поверх пропасти.

Наклонился беспутный к дорожке сей узорчатой, умилился.

Ведь мать каждую-то ниточку когда-то льном сама сжимала, сама растила, сама мяла, сама трепала, сама нитки пряла, сама в ткацкий стан заправляла. Сама долгими днями и ночами сидела, полотно ткала, а затем вышивала красным узором, что рассказывает об их роде. Столько труда в одной простой тканиночке!

И показалась она ему красивее всего на свете, оплотом целым. И стала тканиночка расти под его ногами, ступил он на нее да с конем вместе, как по мосту, перешел пропасть.

***

И пошел беспутный дальше с конем и вдруг видит – чудище безголовое. Головы ни одной нет, а три глаза светятся, красным огнем наливаются, сто пастей смотрят, слюною капают.

Чудо-Юдо страшное, один глаз у него спит, а как только один глаз засыпает, то второй просыпается, а второй засыпает – третий еще бдит, третий прикрывается – первый тут же открывается. Как подойти, как мимо него пройти?

Думал-думал беспутный, ничего не надумал. Хотел на коне объехать, так бдит чудище, пасти поворачивает, того и гляди коня скушает.

Хотел перелететь, так и чудище крылатое на хвост поднимается, крыльями маленькими машет, а ветер от них идет – коня сдувает, к земле прижимает.

Стал он репу чесать – как пройти?

И вспомнилась ему песня русская, о родной стороне, песня вроде нескладная, им когда-то самим сочинённая, да настолько от души она была, запел ее парень, захотелось вдруг.

И смотрит – один глаз у чудища закрывается, а вот и второй уже слипается, а тут и третий глаз закрылся. Задрыхло чудище. Хропит, да вся степь дрожит. Он аккуратненько-то с конем мимо него-то и прошел.

Идет он, смотрит – гора, а в горе дыра, дыра темная. Оставил он коня, привязывать не стал, ширинкой его материнской покрыл. А уж если ширинка материнская через пропасть перевела, то коня убережет точно.

Входит в пещеру и смотрит – там зеркало черное висит.

Подходит он к зеркалу и смотрит, а в зеркале чудо-чудное, диво-дивное. Лохматое, косматое, руки до полу, одежда рваньё-рваньем, тело немытое, в бане непареное. Что такое? Подумал он, что чудится ему, трогает – нет, зеркало. Трогает себя – вроде ладный парень. Ничего беспутный не понимает.

Стал искать, может мудрец здесь какой сидит, может ему правду расскажет, что за чудище в зеркале отражается да и какой путь у него такой особый. Смотрит – нет нигде.

–Ей, мудрец! – крикнул беспутный. А ему:

– Здесь, здесь, здесь…

Откуда идет? Оглядывается – да нет ничего в пещере: ни тайного входа, ни лаза, ни складки какой, только зеркало да гладкие стены, словно вытесанные.

Опять кричит:

– Мудрец, скажи, что за чудо в зеркале отражается такое, что и смотреть противно?

А ему словно эхом из зеркала:

– Ты да душа твоя!

Так и сел беспутный на пятую точку, аж грохнулся. Потер поясницу ушибленную, стал и голову чесать. Как говорится, одно с другим рядом, поэтому говорят же: «Одно почешешь, во второе мысль приходит».

– Как это – душа моя?  – ничего беспутный не понимает.

А его отражение из зеркала и говорит:

– Недаром тебя люди беспутным кличат, мудрость-то проста, путь свой особенный – когда землю свою бережешь, когда мать и отца почитаешь, когда свою связь со всем миром понимаешь. Дом отчий бросил и порог – и тебе силы предки никаких не дадут. В деле и артели определиться не можешь – так и богатым не станешь, и яств никаких не узнаешь. Будут яства по земле встречаться, да нигде они тебя не пригреют, ничто своим домом не покажется. Легко девок выбираешь да по внешнему наряду их примечаешь – не быть тебе женатым, значит, не быть тороватым. Потому что тот мужчина силен, у кого жена верная, силу копит, косу растит да наряды вышивает. Будешь заморские рубахи менять – будешь силу свою терять, будешь в обидах на мир ходить – будешь дырки в душе растить, будешь все равно что в дырявой одежде – и себе холодно и людям показаться стыдно.

Вздохнул беспутный, понял, что сам, действительно, душу изуродовал, свою силу терял пока по миру бродил, все лучшего дела искал, а лучшего ничего руками не создавал. Запечалился…

***

Поднял очи долу в зеркало, а оттуда уже ладный парень смотрит, и вроде на него похож. Да кафтан у него какой-то нарядный, наряднее, чем у него, шапка боярская, таких он сроду не носил – не женат же еще, детей нет, не положено такое носить.

Смотрит, а за тем парнем в зеркале и пяток деток из-за спины выглядывает, и красавица какая-то, уж больно она на соседскую Настю похожа, что за коровами на лугу ходила да все их привечала-гладила, ласково каждую по именам называла. Уж больно похож. Чудится, что ли?

И вот так ему захотелось подобным этому парню стать, что бегом он побежал с той пещеры, конь за ним ель поспел. Если бы, как говорится, Море-Океян не остановил, наверное, бы до самого дома бежал. А уж на Море-Океян смотрит – и ладья русская стоит.

Подбежал он к купцу, низко в ноги пал, сам первый раз челом поклонился, перед торговым людом повинился да просил:

– Меня да коня чудного домой возьмите, на родную землю привезите!

Те ж, что ж, сказали, будешь работать, как и все, будешь одним из равных – то, что ж, и до дома доведем, и товаром поделимся. Ведь кто работает, с тем и делиться радостно, кто всем помогает, тому все блага и мира желают и добро разделяют, тогда и радостно всем и счастливо.

***

И показалась ему дорога дальняя домой гораздо короче, чем в ту сторону.

Пришел он на родную землю.

А за это время с купцами сдружился да со всем людом, что на корабле был. Звали они его к себе, да низко в ноги он поклонился.

Захотелось ему уж больно другим делом заняться, чудо-коня с обычными конями подружить да новую породу выводить. Свое дело он нашел.

Говорят, от тех рысаков, что от данного содружества получились, крылатые русские кони родились. Что крыльев хоть не имеют, да по полям так летают и во́рога вместе со всадниками гоняют, что ни один еще во́рог на Русь не пришел.

Долга ли коротка была его дорога домой, а там матушке земной поклон. И, действительно, показалось ему, что и Настенька соседская уж какая красна девица, лучше той шамаханской царицы, что готова была на любого другого, лишь бы весело пировать да в пиршестве не останавливаться.

А там ни долго, ни коротко, всего-то год Настеньки родители его пытали-узнавали, каков жених. Все испытания он прошел дословно, а осенью был пир на весь мир, была свадьба широкая. Я там не была, медов-пивов не пила, но сказку ту слышала и вам рассказала. И вам урока пожелала, свою судьбу найти, понять и свой путь в самом себе узнать.

Сказ о беспутном молодце

Как беспутный в другие страны путешествовал.
Как найти свой путь в жизни
Что помогает свою судьбу найти, понять и свой путь в самом себе узнать.

В дополнение рекомендуем изучить материалы по теме:

📝 Статья «Сказ о мастере, который сумел пробудить камень».
📝 Статья «Сказ о женитьбе купца Cвятобора».

П.С. Для тех, кто хочет лучше узнать русский фольклор, предлагаем сборник древнерусских сказов «Сказы о тайне предназначения». Пусть чудо сказочного мира поможет вам по-новому взглянуть на свою жизнь!👇